МУХТАР
МАГАУИН
————
ВЕШНИЕ
СНЕГА

Художник Вячеслав ГУЗНЕР

[2]



ВЕШНИЕ
СНЕГА


КНИГА ПЕРВАЯ

[3]

В девятьсот девяносто шестом году истории1, в год мыши, сразу после наурыза2, с приходом весеннего тепла, по срочному вызову повелителя восточного крыла Кипчакской степи хана Тауеккела все знатные люди, имеющие власть над казахами под войлочным туырлыком3, собрались на совет в городе Созаке у северных отрогов Каратау. Совету предстояло стать самым большим сбором не только с тех пор, как Тауеккел, поднятый на белой кошме, взял правление родным народом в свои руки — а было это еще не так и давно,— но даже и с тех пор, как погиб, предательски убитый, воинственный, всю жизнь не выпускавший из рук сабли, про- славившийся победоносными походами хан Хак-Назар.
На совет прибыла вся ведущая свою родословную от дома хана Орыса4, правящая на землях, простирающихся с востока на запад — от  Балхаша до Эмбы, с юга на север — от берегов Сырдарьи до низовьев Ишима, белокостная знать: султаны — чингизиды, правители улусов5 или отдельных родов, и огланы — чингизиды, не имеющие власти, большей частью военачальники, частью просто батыры. Среди них были и те, кто еще буквально вчера, после смерти Хак-Назара, сеял в народе смуту, рвался сделаться ханом всех казахов, на худой конец — полновластным, независимым правителем своего улуса. Много было сре- ди них и старых, закаленных в крови боевых сражений рубак, познав- ших и торжество побед, и горечь поражений, более склонных по своей натуре к ратным подвигам, чем к власти, всегда подчиняющихся воле стоящих над ними и вместе с тем не терпящих ни малейшего униже-            

ния, ни перед кем не склоняющих головы. Больше всего, однако, было гордой молодежи, недавно лишь севшей на боевого коня, еще не вступав- шей в схватки с врагом, разве что принявшей участие в военных играх, страстно мечтающей о возврате былых времен с их богатырскими подви- гами и надеющейся осуществить свои мечты под предводительством Тауеккела, который старше всего на какой-нибудь мушел, а то и полмуше- ла1, но который, благодаря своей мужественности и твердости, сумел одо- леть давних кровных врагов и привязал наконец коней разбредшегося в междоусобной грызне народа к одной коновязи.
По традиции отцов на совет вместе с потомками Чингисхана прибыли также старейшины родов — аксакалы, которым народ их рода вверил свой голос, прибыли начальники туменов и тысяч2, а кроме того, и особо отличившиеся в ратных делах бахадуры3. Среди последних немало было таких, которые буквально вчера вышли из сечи, рубились, защищая свой народ, с ойратами и жагатами4, с ногайцами и бухарцами. Число «чернокостных» оказалось вдвое больше, чем «белокостных». Ясно было, если возникнет какой-нибудь спор, вспыхнет ссора, все они примут сторону  Тауеккела, который крепко взял под уздцы белокостных, а чернокостным, наоборот, отпустил поводья, дав им больше прав, и тем за самое кратчайшее время покончил с междоусобицей, а значит, собира- ется обратить всю собранную в единый кулак военную мощь наро- да  против внешнего, более счастливого пока в своей военной судьбе врага.  
Обычно в известии о созыве совета сообщалась и причина его созыва. Поэтому каждый приезжал на него готовый биться за свое мнение. Если  ход обсуждения бывал кому-то не по душе, возникал жаркий спор, дело доходило до угроз. А иной сорвиголова выхватывал и саблю из ножен. Но нынче о причине совета ничего не сообщалось. Однако султаны  на всякий случай приняли меры предосторожности. Не из воин- ственности, а ради собственной безопасности, ради того, наконец, чтобы продемонстрировать свою силу, весомость своего слова, одни, более могущественные, привели с собой по тысяче-полторы воинов, другие, не столь могущественные, по три-четыре сотни. Ханские гонцы встречали их на расстоянии целого дня пути от Созака. Просили вернуть вооруженные отряды назад, оставить при себе всего пятьдесят человек. Тем, кто поднял крик, пытался сопротивляться, властно приказали. Нашлись и та- кие, что, не желая подчиниться, хотели повернуть коней назад. Но для них у ханских гонцов был заготовлен отдельный приказ: «Пусть тогда прощаются с жизнью и укажут место, где встретимся для смертельной битвы!» Пришлось подчиниться.


Однако самое большое унижение ждало у высоких ворот Созака. Даже эти небольшие отряды нукеров1 пришлось оставить за городом, да    не подле окруженных широким и глубоким рвом крепостных стен, кое-где начавших рушиться и растрескиваться, некоторые башни тоже полуобвалились, и сейчас их восстанавливали, а поодаль, на вытоптан- ной,  выбитой конскими копытами равнине, местами весело зазеленев- шей, а местами еще в плешинах нестаявшего снега.
В городе же находилась тысяча воинов — из того верного хану, прославленного войска, что было с ним в самые его трудные дни, которое наголову разбило бухарца Бабу́-султана и заставило дрожать за свою жизнь многих других султанов, которое наконец и помогло Тауеккелу занять его нынешнее высокое положение.
Кереи и найманы с парой косичек на висках, алшыны и кипчаки с тремя косичками, жалаиры и дулаты с косичкой на макушке, канглы и конраты с бритыми наголо черепами — немало гордых и дерзких сорви- голов разных племен и родов, но все, однако, казахи, единые по языку и праотцам, почти не отличающиеся друг от друга ни нравами, ни одеж- дой, чувствовали себя попавшими в западню волками. Теперь они не могли надеяться ни на оставленных своих нукеров, ни на былую славу своих предков, ни на родственные чувства, что так сильны у казахов и способны сдержать кровопролитие даже из-за ханского трона, единст- венная их надежда теперь была — на освященный веками обычай, охра- няющий гостя, на то, что гости они — специально приглашенные, что хозяин дома (не просто хозяин, а глава всего народа к тому же) не перешагнет через традиции отцов, не обидит своих гостей. И все же на душе у всех было тревожно. Многие были в гневе.
Султаны, спешившись у подготовленных для них белоснежных, богато украшенных юрт, стоявших по всему городу между краснокирпич- ными, украшенными затейливым орнаментом прекрасными домами и при- земистыми плоскокрышими домами из сырцового кирпича, едва утолив с дороги жажду несколькими чашками густого кумыса от ожеребивших- ся кобылиц, тут же отправились приветствовать хана — а во время при- ветствия выразить свою обиду за оказанный прием,— но вернулись из Кок-Сарая — Голубого дворца хана,— принятые лишь начальником ох- раны Исмаил-батыром.
В ответ на слова обиды за доставленные им унижения Исмаил-батыр, снесший с плеч, несмотря на свою недолгую, едва подходящую к тридцати годам жизнь, немало безрассудных, горячих голов, сбивший спесь со многих высокородных гордецов и оттого прозванный и в своем ближай- шем кругу, и по-за ним «Черной саблей хана»2, произнес с холодностью: «Мой досточтимый хан простужен и лежит в постели. А столько войска, сколько вы привели с собой, в городе не поместиться». Тех, кто был понастойчивее, он тоже осадил довольно быстро: «Если твои намерения по отношению к высокочтимому хану чисты, зачем тебе войско? Если            

мой повелитель пожелает вогнать в землю какого-нибудь лицемера, что  связался с шайтаном и замыслил дурное, да разве его пятьдесят нукеров смогут что-то сделать против наших тысяч?! В старину гово- рили: где два бия1, там четыре раздора. Хана Тауеккела оделил счастьем и вознес выше всех смертных всевышний. Так и вручите свою судьбу аллаху и надейтесь на его милость. Зачем затевать спор...»
И действительно, в день открытия совета ни споров, ни ссор не воз- никло. Да и не должно было возникнуть — после такой-то подготовки.
То ли и вправду только-только поднялся после болезни, то ли это от душевного волнения перед большим делом, лицо Тауеккела, обычно ровного пшеничного цвета, было бледным и осунувшимся. Густые, чуть выгнутые брови сдвинуты к переносице, крылья красивого, тонкого, буд- то точеного носа напряжены и трепещут, и начал говорить — каждое слово давалось с трудом. Но мало-помалу голос его начал твердеть. И вот наконец устремивший взгляд куда-то поверх голов всех сидящих перед ним, хан словно бы обрел свой настоящий голос — приятного тембра, несильный, но с какою-то непреклонной, подчиняющей себе волей, зву- чащей в нем.
Прежде всего хан попросил прощения, что не сумел встретить уважаемых людей, как то подобало, не выехал им навстречу за город,  что  не поприветствовал хотя бы аксакалов, посетив их в отведен- ных им юртах. Затем хан выразил сожаление, что вынужден проводить нынешний совет, созванный раньше обычного, не в раздольной степи, на высоком холме, а в тесноте каменного дворца. Назвал имена не- скольких старших и младших султанов, военачальников, старейшин, выказав тем свое особое благорасположение к ним, и перешел наконец к делу.
Речь сначала зашла о летних пастбищах и зимних стойбищах. Изме- нить что-либо в сложившемся за последние восемь лет положении раздела  кочевий нет никакой возможности. Таковы обстоятельства. Земли уменьшились. Исконные, доставшиеся от отцов земли урезаны врагами со всех четырех сторон...
Настал черед сказать свое слово приехавшим на совет.
— Так давайте вытесним из Жетысу2 жагат-могулов! — сказали одни.  
— Прогоним с Чингизских гор и озера Нор-зайсан калмыков! — сказали другие.
— Заставим ногайцев убраться за Жаик3,— сказали третьи.
— Очистим долину Сырдарьи! — сказали четвертые.
— Кровопролитные войны не нужны. Нужно шаг за шагом продви- гаться в Сибирь, и она станет нашей! — так высказались пятые.
Но в одном были единодушны все:
— Что ни решишь, куда ни пойдешь в поход, туда пойдем и мы, веди!    



— Нет! — сказал Тауеккел.— Нет! Словами дел не решают. Беспре- станно скрещивать сабли, вонзать пики друг в друга — из этого тоже не выходит ничего путного. Чтобы задуманное благородное дело увен- чалось успехом, чтобы казахи, объединив под своим багрово-красным знаменем со златоузорной волчьей головой все исконные отцовские земли, вновь сплотились в единую могучую орду...
— «Что нужно сделать?!» — будто повис в воздухе непроизнесенный вопрос.
— Хану — полная власть, всем остальным — благостная сплочен- ность под нею.
Одни, помрачнев, потупились, другие, нахмурясь, глядели прямо на Тауеккела, однако открытого протеста никто ему не выразил. Наобо- рот, многие, придя в возбуждение, громогласно поддержали хана — выказали свою готовность на все. Пока совет шел за ним. Да ведь хан и ходил пока все вокруг да около, о главном не заговаривал. И дальше его речь была такой же. Он напомнил всем известные — и белокостным султанам, и чернокостным бекам — моменты казахской истории, равно больные и для старых, и для молодых.
— Чтимые нами берега Сырдарьи были землями наших отцов. Эти земли мы утратили в пору междоусобных смут и резни. Со времен хана Касыма1 сражаемся мы с Бухарой за эти земли. То вернем их себе,  то отдадим. Но вот наконец стали на них твердо и крепко. И что же? Сто наших побед как языком слизнуло одно-единственное пораже- ние, подвиг тысяч батыров свела на нет смерть всего лишь одного хана, Хак-Назара. За какой-то один день мы лишились тридцати городов — стоящих на караванных путях, с шумными изобильными базарами, ласкающими глаз своим великолепием и богатством. Сегодняшний совет нам бы проводить не на севере Каратау, а на юге, не в Созаке с его обваливающимися стенами, с осыпающимся рвом, а в величественном Сыгнаке, в лучезарном Туркестане, в грозном Сауране2. Но ринуться в бой  легко. Сможешь ли победить? Подумайте над этим — так он ска- зал.
— И Жетысу — тоже наши исконные земли. Но со времен хана Азь-Жанибека3 мы бьемся за них с жагат-могулами. Сначала счастье бы- ло на нашей стороне. Резали их как овец. Потом счастье отвернулось от  нас. И берега Жаика были благодатной землей наших предков. Но когда наш народ распался на казахов и ногайцев, Жаик не достался нам. Пятьдесят лет мы враждовали с ногайцами из-за него, громили друг друга. Вернули себе. Вновь отдали. Сколько раз выходили в поход против них, сколько раз возвращались. Перейдя Жаик, дошли даже до низовьев Волги. И что? В конце концов отступили, отдав земли, где стоят мавзолеи наших предков, без всякого даже боя. Почему? Если            

знаете, объясните. Объясните — и сделайте разумные выводы — так он сказал.
И вот еще о чем сказал он:
— Все живое смертно. Если ваш хан погибнет завтра от угодив- шей  в  него стрелы, если закроет глаза от неожиданно приставшей болезни, кто возглавит народ? Буквально вчера, в тот же миг, когда хан Хак-Назар выбирал преемника, вы стали тянуть в сорок разных сторон, и чем в конце концов это кончилось?! Подумайте о том, чтобы та беда не разразилась над вашими головами вновь. Поразмышляйте. Пожелайте в калгу-преемника одного из моих младших братьев — но чтобы он был настоящий батыр, пожелайте одного из моих родственников — но чтобы он был умен и знающ, пожелайте — и изберите преемником.
На этом первый день совета закончился.
Вечер прошел в приятных беседах, в веселых развлечениях.
Было зарезано много жеребят-однолеток1. Саба за сабой2 подавался кумыс.
Молодежь с упоением внимала рассказам своих старших братьев о се- чах, в которых тем довелось участвовать.
Карасакалы3 слушали старинные предания о подвигах отцов и дедов.
Аксакалы — преклонного возраста султаны, старейшины родов — бии,  пожилые уже в основном начальники туменов,— общим числом около сорока человек, собрались отдельно. Весь вечер спорили, всю ночь совещались. В споре не родилось истины. Обмен мнениями оказался бес- плоден. Каждый тянул в свою сторону.
Хан молод, ему едва исполнилось двадцать шесть лет, с чего вдруг он так торопится избрать калгу? Искренне то желание или испытывает их? Если испытывает, зачем ему это нужно? Если искренен — кого хотел бы видеть в преемниках сам?
И почему он говорит: не спеши идти в поход против врага, подожди. Говорит: найди такой выход, чтобы победить без войны, отыщи такой путь, чтобы одолеть, не скрестив мечи. Но кто это видел, чтобы непри- миримый лютый враг побежал бы от тебя, не выхватив сабли из ножен? Когда это было, чтобы захвативший твои земли чужеземец, устрашась, попятился бы, не схватившись насмерть!
Наконец, далеко уже за полночь, приняли решение: «Нет! Хан ошибается! Война! Только она». Все сошлись на этом.
Да, хан прав! Избирать преемника — давняя традиция казахов, хан должен быть уверен, что его дело попадет в надежные руки. Но кого избрать? Младших братьев у хана много. Есть бесстрашные, как волк4, есть прославленные в народе своей ловкостью и мастерством в обращении с луком и саблей. Но кто же все-таки особенный...



Выбрать кого-то одного не смогли, да и чтобы не попасть перед ханом  впросак, остановились на трех самых близких к нему, самых известных султанах. Кого из них выбрать — воля хана.
Решение аксакалов Тауеккел узнал через верных людей в тот же час.
Наутро с тяжелыми после бессонной ночи головами аксакалы, готовые покориться любому решению, карасакалы, боготворящая хана молодежь — белокостные султаны и огланы, чернокостные бии и баты- ры — все вновь собрались в ханском Голубом дворце — Кок-Сарае.
Попросив разрешения, взял слово старейший из всех участвующих в совете, да и по знатности имеющий на то больше всего права, никогда не претендовавший ни на какую ханскую власть, проведший всю свою жизнь в походном седле воина султан Ел-Тутар.
— Повелитель! Где они, те просторные земли, на которых мы еще буквально вчера жили, не толкая друг друга локтями? Где месть за павших буквально вчера, захлебнувшихся своей кровью храбрых воинов? Разве ойраты посчитаются с тем, что ты вложил свой меч в ножны, оставят тебя в покое? Разве жагаты учтут, что ты простил им старое, станут считать тебя своим братом? Двинемся в поход! А в какую из четырех сторон света — то мой досточтимый хан знает лучше!
Тауеккел как сидел мрачный, скрестив ноги на золоченом низком троне из сандалового дерева, со спинкой, украшенной фигурами сцепив- шихся в яростной схватке фантастических существ, с подлокотниками в виде волчьих голов, так и продолжал сидеть.
— Берекельди1,— лишь некоторое время спустя проинес он вялым, будто только-только с трудом пробудился от сна, голосом.— Куда, когда и как двинемся — это мы, посоветовавшись, еще решим. А те- перь...— он набрал полную грудь воздуха,— кто из моих младших братьев достоин в будущем взять поводья родного народа в свои руки? Мы бы хотели знать ваше решение.
Взял слово имеющий за собой семь поколений предков, бывших биями, сам заслуживший особое уважение в простом народе Сутемген- бий.
— Мой досточтимый хан! Сколько прославивших себя подвигами волков! Сколько возвеличивших свое имя безмерной отвагой львов! Все это твои братья. Все они — твоя опора. Но среди всех достойных насле- довать тебе, сделаться твоим преемником есть трое особенных. Хоть и молод, хотя ему едва исполнилось двадцать лет, но уже настоящий властелин, много уже раз показал свою храбрость и мудрость рожденный твоей младшей матерью Слу-ханум брат твой, сын Шыгай-хана султан Шах-Мухамед. Рожденный той же матерью, что и ты, в свои восем- надцать лет снискавший себе славу в народе своей беспредельной смелостью,— брат твой, сын Шыгай-хана султан Ес-Мухамед. В девят- надцать лет достигший мудрости девяностолетнего старца, почитаемый людьми много старше его, словно он им старший брат, дед которого неизменно чтил твоего деда, а предками его держалось багрово-           

красное знамя казахов на высоте его славы,— брат твой, сын султана Жалыма султан Турсун-Мухамед.
— Берекельди! — сказал Тауеккел, просияв лицом и вскидывая в улыбке брови.— Щедрый аллах и вправду безмерно одарил наш род.— Плечи его гордо расправились.— Ну а кого назовешь еще? Кто еще не назван тобой... готовый подхватить мое знамя, готовый ради того, чтобы  умножить славу дедов и прадедов, спать на снегу, шагать по крови?  
Воцарилась мертвая тишина, так что было слышно, как пролетит муха.  
Даже сам видавший виды Сутемген-бий на миг потерялся.
— Многие еще не названы...— сказал он затем, с трудом сглотнув вставший в горле ком.— Младших братьев у тебя немало...— На лбу его выступил холодный пот. Он глянул было в сторону аксакалов, спорив- ших ночь напролет с пеной у рта, но сейчас все, потупясь, сидели молча. Лишь у молодежи были веселые лица. А в глазах чернокостных беков он увидел одно только любопытство — им хотелось поскорее услышать, кто станет будущим хозяином трона, и все.
— Так говори,— поторопил Тауеккел.— Дело хана — спрашивать, дело бия — отвечать.
— Бахадур-султан,— сказал Сутемген-бий, слегка заикаясь. Но тут же сумел взять себя в руки.— Есть еще Бахадур-султан. Буквально вчера, ведомый досточтимым ханом, ввергал в дрожь весь юг. Сын султана Болекей-Кояна султан Бахадур!.. Ну а разве может кто-нибудь сбросить со счетов Ораз-Мухамеда?! Хотя и молод годами, но душой — жаркий пламень! Если посмотреть его родословную со стороны мате- ри  — он внук известного, погибшего в войне с ногайцами султана Болата. А родословная со стороны отца? Внук известного своими подвигами пяти- десяти народам Шыгай-хана, бывшего в свое время и нашим повелите- лем, умевшим, взяв слово, убедить самых несогласных, на старости лет оставившего ханский трон и ступившего на путь служения богу,— внук нашего высокочтимого пира1! Есть ли кто, кто бы не поклонился священному духу усопшего старшего брата досточтимого хана Тауекке- ла — султана Ондана, который, прозванный за свое батырство, несгибае- мость и меткость Длинной стрелой, как черный ураган мчался во главе войска нашего вчерашнего хана Хак-Назара? Пусть Ораз-Мухамед не сам султан Ондан, но ведь плоть от плоти его!..
— Довольно,— холодно усмехнувшись, сказал хан. Снимая душевное напряжение, выпростал из-под себя ноги, выпрямил и затем вновь скрес- тил их.— В числе «шесть» обман есть, так говорится. Давайте же остано- вимся, не доходя до этого обманного числа.
— Для нас недостойного среди твоих братьев нет! Скажи сам последнее слово! Один лучше другого! В любом деле поводья в твоих руках! — наперебой заговорили с мест.
Тауеккел резко поднялся с трона. Все голоса разом смолкли. Хан обвел пристальным взглядом всех расположившихся в первом ряду, на           

ворсистом ковре, на толстых одеялах, самых почтенных возрастом и знатных, тяжело ссутуливших свои широкие спины, как бы пыта- ясь  постичь мысли каждого, затем заговорил, вбивая слова как гвозди:    
— Султаны и огланы! Бии и батыры! За пожелания ваши — спаси- бо, за единодушие ваше — моя благодарность. Вы сказали, что даете хану свободу действий. Что хан — глава народа, это так. Но поводья, они — в ваших руках. Хозяева — вы. Свобода действий главы зависит от того, как натянуты поводья. Так свобода действий коня — в руках хозяина. Однако... кто не блуждал в мглистый туман, в снежный буран? И что делает сбившийся с пути, утомленный, выдохнувшийся путник — бро- сает поводья и вручает свою судьбу коню, что под ним, не так ли? Вы тоже отпускайте иногда поводья, давайте их в руки мне. Я поклянусь священными духами дедов, кровью отцов, слезами ныне живущих брать- ев! Я вас приведу к счастью, к богатству, к благостному единству! Жетысу будет нашим райским домом! Чингизские горы станут благодат- ным местом нашей жизни! Жаик сделается нашим раздольным джай- ляу1! Сырдарья превратится в наше родное гнездо! Все вернем себе! На вечные времена. Превзойдем Белую Орду2 по необъятности просторов, Синюю Орду — по великолепию. Не седьмое, а семьдесят седьмое поколение наших потомков будет жить счастливой жизнью, вспоминая о нас с благодарностью. Но только... дайте поводья мне! Не скачите, сворачивая коню голову набок, разрывая удилами рот, уводя его в сторону. Будьте вместе со мной. Со всем народом!..
Раздались недружные, одиночные голоса:
— Мы вместе с тобой!
— Поводья в твоих руках!
Но большинство все же молчало. Старшие ждали конца речи. Млад- шие не смели сунуться поперед старших.
— Скажи свое решающее слово! — поднялся с первого ряда султан Абалак, будто готовился побороться. Оперся рукой о бедро — будто положил ее на рукоять сабли. Но, как и у всех пришедших на совет, не имелось у него ни сабли, ни какого другого оружия. Это был без- бородый, плосколицый, с редкими пепельно-седыми усами, далеко уже переваливший за пятидесятилетнюю черту старый воин, когда-то в бою ему отсекли кончик носа, и теперь он устрашающе зиял открытыми ноздрями.
— А разве решающее слово не было сказано! — раздался с задних рядов, от порога громкий голос.
То был Исмаил-батыр. С львиной широкой грудью, с неподвижным холодно-суровым лицом, на котором под орлиными надбровьями горели ястребиные глаза, молодой еще человек. В отличие от всех других на совете — вооружен: длинная, до самого пола, сабля свисала у него с поя- са. И было заметно, что под синим парчовым чапаном надета коль- чуга.    



— Цыц! — сказал султан Абалак.— Не жди добра, если поперед старшего брата заговорит младший, если поперед белокостного вылезет чернокостный. Меня не могли испугать люди куда посильнее тебя. Иди! Сними оружие, потом зайди.
— Я предводитель охраны,— подбочениваясь, сказал Исмаил-ба- тыр.  
— Тогда вместе со своей саблей уберись за дверь. Никто не собирается растерзать твоего хана! — И Абалак, не дожидаясь ответа, отвернулся от него.— Повелитель! Похоже, ты хочешь взять с нас клятву. Но ведь недаром говорится: клятва под саблей — слово на ветер. Скажи сначала: поведешь ли по традиции отцов казахов в поход или  надумал взять лаской хана бухарского, найти с ним общий язык? Абдулла не пощадил родного брата — тебя тоже не пощадит. Не- мало ханов обманул — тебя тоже обманет.
— Не платье нам нужно и не саван, не сладостные плоды и не изюм,— земля! И о мирной торговле, и о караванных путях можно договориться. Но это все не лишит нас забот. Не сможем вздохнуть свободно, пока не вернем себе берега Сырдарьи, не возьмем под свое крыло наши древние города! — вмешался внезапно в разговор престаре- лый султан Ел-Тутар.
— Султан-отец! — сказал Тауеккел, посмотрев на Ел-Тутара.— Султан — старший брат! — посмотрел он на Абалака.— Братья! — об- вел он взглядом остальных.— Спор за землю без войн жестоких и кровопролитных нам не разрешить. Я и вчера говорил об этом. Скажу это  и сейчас. Но куда бы мы ни пошли походом, нужно все хоро- шенько рассчитать. Какой глупец будет таранить стены сдающейся крепости. Какой глупец будет стрелять в своих родичей, пришедших к нему с объятиями. Если, скажем, ногайцы не смогут обрести в своей орде благополучия и единства и вновь, как было во времена Хак-Назара, всем своим народом, всеми родами и племенами, вместе со всеми своими биями и другими знатными людьми — всеми своими улусами — при- соединятся к нам, зачем нам тогда завоевывать Жаик? Опора жагат- могулов — наши же братья, дулаты и албаны, заклятые враги жагат- могулов — киргизы и калмыки. Давайте отделим от них своих братьев. Вновь сойдемся с киргизами. Найдем общий язык с калмыками. И что тогда останется от занявшего Жетысу нашего недруга? А то стремя в стремя с теми же жагат-могулами двинемся войной на ойратов. Столкнем их лбами. Даже победивший выдохнется, и нам будет легко распра- виться с жагат-могулами. А вот Бухара... с Бухарой все непросто. Абдул- ла — грозный хан. Громадная его страна одним концом упирается в Ин- дию и Китай, другим — в Иран и Ирак. Власть его велика, армия могуча. Как на одном коне да с голым копьем в руках одолеешь крепко сколоченное, вооруженное до зубов несметное войско? Нужно хорошо подготовиться. Нужно, прежде чем ударить, все рассчитать. В нынеш- нем нашем положении сил у нас не хватит. Это показал прошло- годний поход. Правда, вернулись мы с добычей. Правда, вернулись мы без потерь. Но разве цель похода — в добыче, цель битвы — выйти из нее живым? Говорим: вернем себе Сырдарью! Но как бы нам не лишиться       


Каратау и Сарыарки1. В поход мы пойдем, братья. Но придется ждать его не год и не два, а может быть, лет пять или даже шесть. Чтобы, ударив, ударить наверняка. Что же до севера... на севере все слишком неясно. Если желаете знать об этом неясном положении в землях Сибири подробней, спросите у сидящего среди вас Кадыргали-бека. Где сейчас хан Кучум, которого мы, сколько ни били, никак не могли скинуть с тро- на? Всего лишь какая-то тысяча воинов, вооруженная чудесным, изрыгающим огонь, мечущим гром и молнию оружием, разгромила его орду в пух и прах. Все вы, должно быть, слышали об их предводителе батыре Жармаке2. Отвага его не подлежит сомнению. Однако, оказы- вается, он всего лишь простой смертный из костей и плоти. Если бы не был рожден женщиной, а был бы шайтаном, дивом,— разве бы он погиб? Значит, разгромившие Кучума взяли не одной отвагой. Искусст- вом владения огнем взяли! Что это за искусство? Надо постичь. Какой народ создал его? Русский народ. Но что это за народ? Каковы его замыслы? Ровно девять лет назад они, оказывается, отправили к нам посла. Но того посла, со всеми сопровождавшими его, перехватил по дороге младший брат хана Кучума клятвопреступник Махметкул и, под- вергнув пыткам, убил. Как кончил свою жизнь этот нарушивший обычаи отцов, осквернивший божьи заветы клятвопреступник, не стоит и гово- рить: месть слабого — удар плетью, месть сильного — стрела в сердце. Не дело враждовать со всеми подряд, направо и налево. И хотя далеко они от нас, к этим русским, слава которых полнит собой всю вселенную, нельзя нам поворотиться спиной. Давайте присмотримся. Узнаем их. Если это враги — от смерти не побежим, метать стрелы — дело не- хитрое. Если это мирный народ — давайте сойдемся поближе, раскроем им дружеские объятия. Что хорошего видели мы от мусульманина Абдуллы? А сколько дочерей калмыков, имеющих иную веру,— наши дорогие матери! Духовное родство — вот что делает народы близкими. Поразмышляйте над этим. Если бы нам стать с русскими союзниками, перенять их искусство... Что, если бы та грохочущая молния попала к нам в руки? Если бы вместо стрелы мы стали бы применять этот огонь, какой бы враг близко подошел к нам?! Я не сказку рассказываю. Показы- ваю вам: есть путь, чтобы победить врага. И не пугаю вас. Объясняю: тот, чье военное искусство выше, и целей достигает более значительных. Может быть, русским нет до нас, живущих своей кочевой жизнью на степных просторах, воюющих с теми, кто воюет с нами, вовсе никакого дела. Не лежит у нас среди степи ни золото, ни серебро. И не бывало у  нас никогда с ними ни длительной вражды, ни короткой распри. Что потеряли они в этой бескрайней степи? Но, однако же, береженого бог бе- режет. Сближаясь — осторожничай. И мы не станем скидывать с себя кольчугу — чтобы ненароком не нажить нового врага... Все это, впрочем, дело будущего. А сейчас нам нужно единство мнений в своем народе. Придите же к нему!



Под сводами дворца вновь воцарилась мертвая, тяжелая тишина.
— Ну что ж! — нарушил ее, встряхнувшись, словно пробудился в испуге ото сна, так и простоявший все это время султан Абалак.— О  том,  что ты мужествен и храбр, народ знал, в том, что ты созрел умом, мы сейчас убедились. Теперь... кого хочешь видеть своим преем- ником? Скажи!
— Пусть будет так, как пожелали вы,— сказал Тауеккел.— Не отвергаю, сославшись на то, что они мне троюродные, Турсуна и Бахаду- ра. Не хочу возвышать только лишь из-за того, что они мне родные, Есима  и Шагыма1. Не считаю недостойными также и других моих братьев, имена которых не были сейчас названы. День, когда преемник сможет проявить себя, когда им станет восхищаться народ,— еще впере- ди. Но неверно было бы из-за этого преступить традиции предков... Был  у  нас старший брат — и по родословной достойней, и ратным уме- нием превосходил, и положением выше. Султан Ондан Длинная стрела! Все вы его знали. Были свидетелями его храбрости, много раз убежда- лись в его мужественности. Сутемген-бий довел до совета мнение ста- рейшин — очень верное мнение. Кто более всех достоин сделаться преемником, имеет на то более прав со своей родословной, чем Ораз- Мухамед — пусть не сам наш старший брат Ондан, но плоть от плоти его, его сын?! По линии отца в нем течет кровь хана Азь-Жанибека, по линии матери — хана Керея2, найдется ли кто более благородного происхождения?! — Тауеккел перевел дыхание, немного помолчал.— Что скажешь, султан Бахадур? — спросил он затем мягким голосом, с радушным выражением лица.
— Дорога уступается старшему брату. Хотя сам Ораз-Мухамед молод, но он сын старшего брата. Твои слова убедительны, мой досточтимый хан.
— Что скажешь ты, Есим?
— Хан прав. Однако... ведь он холост. Нужно поскорее ввести невесту в его дом.
— А твое слово, Турсун?
— Хан не спрашивает, хан приказывает. Для меня любое твое слово приказ, повелитель!
— Шагым?
— Если хан старший брат — тетива, то султан младший брат — стрела. Куда пустить ту стрелу — твоя воля. Я согласен с твоим реше- нием.
— Что скажете вы, сородичи?
— Верно! Правильно! Ораз-Мухамед — достойнейший! — понес- лось со всех сторон.


Все пространство вокруг Голубого ханского дворца, отделенного от остального города стеной с четырьмя башнями из красного кирпича по углам, до отказа заполнено конными воинами. Стоят, закованные в железо доспехов, холодно-мрачными рядами. Единственные ворота за- перты. Вокруг тишина. Переливаются вдали под солнцем всеми красками, сверкая не стаявшим еще в расщелинах и ложбинах снегом, отроги Каратау. Только голубоватые купола нескольких высоких зда- ний да два минарета старой мечети, выглядывающие из-за стен, и напоми- нают о том, что за пределами дворцовой цитадели тоже есть жизнь. В самом центре просторной площади, подле разбитой специально для хана  девятистворчатой, исключительной красоты и величественности белой юрты стоит, переступая ногами, с шелковисто струящимися гривой и хвостом, с гладкими лоснящимися боками, белая кобыла, кото- рую держат под уздцы трое джигитов.
Весь совет в полном составе направился туда. Триста с лишним человек, образовав напротив входа в юрту плотный полукруг из нескольких рядов, опустились на одно колено. Тауеккел встал под багрово-красное знамя, привязанное к высокому древку у порога юрты.
Аксакалы в переднем ряду немного посовещались, и вперед вышел престарелый султан Ел-Тутар.
Неуклюже, по-стариковски переваливаясь, Ел-Тутар подошел к белой кобыле, пропустил ее гриву между пальцами и обнял за шею. Словно бы просил у нее прощения или жаловался ей, гладил ее, припал лицом к ее морде.
— О всемогущий тенгри1! — сказал Ел-Тутар неожиданно твердым, полным силы голосом. Раскрыл ладони и, растопырив пальцы, воздел руки к небу.— Кровь этой белой кобылы — честь джигитов. Мясо этой белой кобылы — надежды аксакалов. Молоко этой белой кобылы — благополучие и счастье моего народа. Ты — наш владыка, Земля- мать  и  Вода-мать — наши святыни. Дай силы честному и прямодуш- ному. Свяжи руки коварному и буйному. Прими священную жертву, приносимую тебе пришедшими к единому мнению кровными братьями!
Султан Ел-Тутар, а за ним и все остальные провели ладонями по лицу, прося божьего благословения, и три джигита, державшие кобылу, тут же захлестнули ей ноги петлей, повалили ее на землю — громад- ную, как гора.
Подержать голову бьющейся о землю кобылы вызвали только что избранного ханом себе в преемники Ораз-Мухамеда. Это был с двумя опадающими на плечи черными косичками, с большими карими глазами, с прмым носом, со свежим здоровым цветом лица красивый и скромно- сдержанный юноша. Шапка из куньего меха, остоносые, с красной каймой сафьяновые сапожки, красные шелковые шаровары, беличий полушубок, обшитый сверху синим бархатом, туго перехвачен широким нарядным поясом, украшенным драгоценными камнями. От всего облика           

его так и веяло прекрасной юностью. Похоже, он был смущен, что пришлось выйти на всеобщее обозрение, что все сейчас внимательно рассматривают его, оценивают и взвешивают. На щеках его играл яркий румянец возбуждения. Но шаг его был тверд, он взял в руки поводья белой кобылы и, туго натянув, замер как вкопанный.
— Хан найдет человека, который ни в чем не станет ему поперек,— пробормотал один из немолодых биев своему товарищу.
— Если бы выбрал Турсуна или Бахадура,— отозвался тот,— они родством дальние, удила у них крепкие — пойди-ка набрось на них курук1. Выбрал бы Есима или Шагыма — быть обиде: дескать, из кров- ных соображений. Нет, хан понимает, как обвести вокруг пальца своих белокостных родичей.
— Не только из-за того,— сказал, уловив краем уха их разговор, стоявший рядом еще один бий.— Так не бывает, чтобы волк не выказал своей волчьей натуры. Не смотри, что этот жеребенок столь тих. Может быть, в деле он окажется тверже каленого железа. На всех султанов- смутьянов сейчас-то вот, наверное, и накинут курук: поди-ка срав- няйся сначала знатностью с преемником, а потом уж и спорь из-за ханства!
Честь перерезать горло жертвенному животному досталась султану Абалаку. С полуотрубленным носом, с верхней губой, обезображен- ной грубым рубцом, дикообразный султан, осклабясь в улыбке, похо- жей на гримасу, взял протянутый ему одним из джигитов длинный кинжал и со всей силой, с маху полоснул. Алая кровь, не брызнув в сторону ни единой каплей, с журчанием хлынула в подставленный деревянный чан.
После того как ритуал был завершен, султаны, огланы, батыры, бии, соответственно возрасту и своему положению, стали по очереди подхо- дить к чану и окунать все десять пальцев в красную, клубящуюся паром кровь. Окунувший пальцы подходил к Тауеккелу, отпивал глоток кумыса из большой расписной глазурованной чаши, которую хан держал в руках, и отходил в сторону. Последним отпил из чаши Ораз-Муха- мед, и после него уже отпил сам хан.
Следом на дворцовой площади в мгновение ока были вырыты в земле очаги, и в них установили огромные, казалось способные вместить тушу жеребца, казаны. Мясо белой кобылы, не смешивая ни с каким другим, положили в отдельный казан, вместе со всей требухой. На сырую еще землю, с которой только недавно сошел снег, постелили ковры. Ждать, когда кобылье мясо сварится и станет мягким, не стали, только оно закипело и сошла пеной свернувшаяся кровь — вынули из казана. Разносившие блюда строго следили за тем, чтобы разбившиеся на отдельные группки громко беседующие о всякой разности участники совета все до одного попробовали мяса белой кобылы, никто бы не уклонился от этой части ритуала. Особо уважаемые получили мясо из собственных рук хана — хан, набрав мяса полную горсть, вкладывал его прямо им в рот.



Клятва была дана, тем самым закреплены принятые в ханском дворце решения, и со всеми остальными делами затруднений у хана не возникло. То, что грядут перемены, понимал каждый. И, однако же, никто не предполагал, что молодой владыка так развернется.
Тауеккел, которому клятвой была предоставлена полная свобода действий, поступал как хотел. Прежде всего постановил, что во всяком походе, во всякой битве, кто бы ты ни был — белокостный ли султан, чернокостный ли бек1,— полностью подчиняешься батыру-предводите- лю2. А над батырами власть — у хана. Таким образом всю власть над войском Тауеккел сосредоточил в своих руках.
Каждому улусу, каждому роду были также определены места их постоянных летних кочевий и места зимовок. Тут, собственно, как сказал хан, все оставалось по-прежнему. Найдено только было необхо- димым некоторым родам перебраться на новые места, поменяться друг с другом пастбищами. Дулаты, ысты и ошакты должны были откочевать вверх по течению реки Чу и занять земли, граничащие с Могулиста- ном. Роды, зимовавшие последнюю пору на берегах Сырдарьи, летом занимавшие район Арки3, должны были вновь сдвинуться в сторону Жаика.
И много было еще всяких других перемен. Но самое главное — что  командные должности в войске получили чернокостные батыры и бии.  
Вместе с тем, хотя чернокостных хан и возвысил, власть своей ханской фамилии укрепил еще больше. Предводителем левого крыла войска поставил султана Шах-Мухамеда. Предводителем правого — сул- тана Турсун-Мухамеда. Первый получил под свое правление нижнее течение Сырдарьи, второй — долины Таласа и Чу. Под власть султана Ес-Мухамеда были отданы земли к югу от реки Сарысу, в том числе и захваченные ныне Бухарой верховья Сырдарьи. Султану Бахадуру был отдан весь западный край, вплоть до земель Ногайской Орды. Центр, исконные земли властителей Синей Орды, Сарыарка были признаны вла- дениями хана. Власть здесь была возложена на султана Ораз-Мухамеда.
Все это, глянуть со стороны, выглядело вполне разумно. Султаны были наделены соответственно знатности своего происхождения. Беки получили места соответственно своим достоинствам и заслугам, соответст- венно силе своих родов. Недовольство не пошло дальше глухого ворчания. В основном недовольны были двумя не понятными никому, необъяс- нимыми назначениями. Первое — назначение верховным беком, главным визирем хана бия Сутемгена из рода конрат. Второе — назначение бия Кадыргали из рода жалаир на должность бека улуса Сарыарки, бывшее для него настоящим возвышением.
Кончались сроки откочевки на летние пастбища — султаны, огланы, батыры, беки и бии, прерывистой чередой выйдя из ворот угрюмо         

возвышавшегося на плоском холме грозного Созака, способного обуздать любую степную гордыню, поспешили сесть на коней, чтобы как можно скорее оказаться в своих улусах. Перед отъездом большинство батыров и биев, прежде всего те, которые были назначены ими впервые, имели с ханом беседу с глазу на глаз. Последним, когда уже все остальные были отпущены, на тайной аудиенции побывал и Кадыргали-бий. На следую- щий день Ораз-Мухамед из уст самого хана-дяди узнал о своей женитьбе на дочери Кадыргали — Ай-Шешек-бегим1, которая должна была сос- тояться в самое ближайшее время. О чем еще шла речь между Тауекке- лом и Кадыргали, об этом он в известность поставлен не был.









Рассвело. Совсем уже рассвело. Не слышно уже и жаворонка. Может быть, и солнце взошло. Наверное, взошло. И успело подняться над горизонтом. А впрочем, нет. Не было бы тогда так тихо вокруг.
Ораз-Мухамед, раздвинув красный шелковый полог над постелью, выглянул наружу. В юрте было светло. Проникающий в щель между кошмами пучок солнечных лучей похож на туго натянутый шелковый белый аркан. Протянувшись вдоль полога через всю юрту, едва не уты- кается в нижний край купола, украшенный богатым орнаментом. Оказы- вается, солнце поднялось уже на длину копья.
Внизу, прямо у самой юрты, кто-то прошел. Где-то невдалеке звяк- нула то ли тренога над костром, то ли посуда. И тут же донесся запах дыма. Не того дыма, что дает высохший камыш или трухлявые коряги с берегов Сырдарьи. И не того, что дает горькая жесткая трава безводных земель или верблюжья колючка Голодной степи. Не дым березы с гор Алатау. Дым сухого кизяка. Сухого степного кизяка. Ах, какое у него, горящего без всякого шипа и треска, ровное яркое пламя, как высоко поднимается к небу столбом голубоватый дым! Ораз-Мухамед набрал полную грудь воздуха. Кажется, вот только сейчас он ощутил всем своим существом, что едет в раздолье просторов, в самый центр их — Сарыарку, едет на летние пастбища, и этот вольный степной простор уже начался. Потянулся всласть, колыхнув легкий шелковый полог, установленный над постелью в виде шатра на двух украшенных сереб- ряной инкрустацией и резьбой шестах, почти касающихся вверху купола юрты, и лишь после этого уже повернулся к Ай-Шешек, внимательно посмотрел на нее.
Спит Ай-Шешек. И так легко ее дыхание во сне. Подбородок чуть   закинулся назад, открыв шею. Одна из кос, толстая, длинная, черная-пречерная, свесилась с постели до самого пола. Вторая, свернув- шись в кольцо, лежит на пуховой подушке. Она растрепалась, и конец ее распустился. Ораз-Мухамед прижался к ней лицом, потерся о нее, распу- шив, потрогал губами. От волос исходил нежный запах. Ораз-Мухамед       


взял косу в руки. Заплел распустившийся кончик. Затем обмотал ее вокруг своей шеи. Ай-Шешек-бегим! Ах ты, Ай-Шешек — Лунный цве- ток, как твое имя подходит тебе... Вспомнилась первая их ночь ровно две недели назад.
Все мысли Ораз-Мухамеда были тогда о дочери Абалак-султана — Дильшат-султаным. Без памяти был влюблен в нее. Богом сужденная ему Дильшат-султаным! Громадный калым выплачен сполна. Последние пятьсот лошадей были отданы еще осенью, сразу, как султан Абалак встал в низовьях Сырдарьи на зимовку. Однако... однако своенравный султан все тянул со свадьбой. То ли был у него какой-то свой, непонятный расчет, то ли просто не хотел нарушать обычаи рода найманов, которым правил,— уперся на своем: пусть дочери исполнится шестнадцать лет, вот тогда. А дочь его... без памяти, без памяти был Ораз-Мухамед от нее. В первый раз он увидел ее во время кочевки. Хотя и была она одета по- мужски, уже по одному тому, как сидела на коне, сразу было видно, что девушка. А когда вечером обе сошедшиеся в пути орды встали на ночевку и, как то водится, встретились по-соседски за общим дастарханом, увидел ее совершенно иной. Давешняя лихая, бедовая наездница оказа- лась девушкой удивительного изящества, удивительной скромности, она вся так и светилась чистотой. Но глядела на него не опуская взора. Дух захватило от этой ее чистоты. И бабушке его, властной Азь-ханум1, тоже она приглянулась. «Девушка, которая родит настоящего витязя» — вот как Азь-ханум сказала о ней. Тотчас по окончании кочевки к Абалак- султану были засланы сваты. Абалак-султан согласился сразу — не уви- ливал, не устраивал притворных проволочек. Но... время свадьбы устано- вил сам и ни на какие уговоры не поддавался.
А Ораз-Мухамед не мог жить, не видя своей невесты. Договорив- шись через посредника, раза два среди зимы встретился с нею под покровом ночи. Прячась в густых зарослях камыша за аулом султана Абалака, когда уже все стихало в округе. Не разговаривали даже особо. Какой там разговор в трескучий мороз. Но в последнюю встречу Дильшат с неожиданной смелостью вдруг обхватила его за шею. «Мой лев,— прошептала она, обжигая ему ухо горячим дыханием.— Будущей зимой... будущей зимой будем уже вместе». Будто знала, что не бывать этому, что весной они уже не встретятся. Вот она, весна, и какую же штуку выкинул хан, его дядя. Сам, без всякого предварительного раз- говора с ним, провел все переговоры о свадьбе и приказал перед тем, как двинуться на джайляу, ввести в дом жену. Другую. Не Дильшат. Ай-Шешек... Как не хотелось Ораз-Мухамеду этого. Ах, Дильшат. Нет, не боялся, что потеряет ее. Гнев хана страшен. И потому скорее всего султан Абалак не посмеет выдать дочь за кого-то другого. Да и клялся именем бога. И калым уплачен сполна. Нет, Дильшат его. Но вот на душе нехорошо. Место его бабушки Азь-ханум должна бы была в свою пору занять Дильшат-султаным. Она достойна быть байбише — стар- шей женой... Само собой, не радость, а скорее злоба была в нем оттого, что порог дома должна была переступить Ай-Шешек-бегим. Заранее         

настроился найти в ней какой-нибудь изъян и держать ее подальше от себя. И первую ночь ждал без малейшего волнения, не испытывая никакой страсти. Когда его женге — жены старших родственников — привели ее к нему и, введя под полог, раздели и ушли, оставив их вдвоем, первым делом он потянулся к ее лицу. Под руку попалась ее длинная коса. И разом в нем вспыхнула ярость, его охватило ненавистью к этой возмутившей прозрачную, счастливую гладь его жизни Ай-Шешек, и, потянув за эту тугую толстую косу, он силой уложил Ай-Шешек на спину рядом с собой. Должно быть, он сделал ей больно — она застонала и тяжело вздохнула. Но не сказала ни слова. И, как он положил ее, так и лежала, не шевелясь. И в Ораз-Мухамеде тоже словно бы исчезли все чувства — тоже остался лежать неподвижно. Лежал и молчал. И не было сил двинуть ни рукой, ни ногой.
Лишь некоторое время спустя он осознал, что рядом с ним лежит девушка, что девушка эта — не какая-нибудь рабыня, захваченная в набе- ге, а дочь Кадыргали-бия, только вчера назначенного беком громадного улуса, который составляют все роды, заселяющие пространства Сарыар- ки, что девушка эта, Ай-Шешек-бегим,— его невеста... жена уже, которую взял по велению самого хана, обряд бракосочетания позади, и, хочет он того или не хочет, быть ей хозяйкой его очага — ханум. Не раз уже, несмотря на свою молодость, вкусивший плод любви, привыкший не знать отказа ни в чем, брать все, что ни пожелает, султан решил, что уж не взять-то положенное — последнее дело. И все же, как тогда, в их пер- вую ночь, ему хотелось сначала ощутить ее лицо. Лицо оказалось влаж- ным. Теплая эта влага была не только в подглазьях, но и все лицо, и подбородок, и даже шея были в слезах. Провести рукой по лицу еще раз не хватило духу. Обнял ее за талию и притянул к себе. Она оказалась гибкой, как тот высокий, достигающий своей верхушкой верблюжьих гор- бов камыш. Тело ее было мягкоподатливо и упруго. Чувствовалось, что в нем скрыта молодая и нежная сила. Когда обнимал, девушка передернулась, будто вокруг ее тела обвилась змея, но сопротивления не оказала. Что было дальше... то, что было дальше, Ораз-Мухамед не запомнил. Словно бы потерял себя. И очнулся лишь тогда, когда насту- пил вот такой же полный рассвет. И хотя ночью, лаская ее, верил, что не обманывается, что она красива, в душе все же оставалось пугающее сомне- ние, и когда увидел ее прекрасное лицо с темными кругами под глазами, со следами муки на искусанных губах, подрагивающую во сне бровями то ли от кошмарного сна, то ли от неудобной позы, каким счастьем опахнуло его! Порывисто обнял ее. Ай-Шешек, вздрогнув, проснулась. И даже испуганно вскрикнула, просыпаясь... И вот сейчас, обычно каждый день поднимавшаяся раньше его, Ай-Шешек лежит, как тогда, в объятиях блаженного сна.
Ораз-Мухамед приподнялся на локте и, опершись о мягкую подушку, принялся внимательно разглядывать свою молодую жену. Лоб выпуклый и закругленный наверху. Тонкие, изогнутые дугой, похожие на молодой месяц брови — черные-пречерные, словно прочерчены углем. Выгнутые, как лезвие кинжала, ресницы — чудесно длинны. Все ее свежее, чистое личико с красивым прямым носом так и дышит юностью, светлой незамут-



ненностью души. В голову ему пришла шальная мысль. Решил рассмот- реть ее при свете всю, до кончиков ног.
Осторожно приподняв шелковое одеяло, он спустил его к ее ногам.
Его поразила белизна тела его жены, той, которую он уже целых пят- надцать дней обнимал, целовал и ласкал. Он знал, что не только дочери ханов и султанов, но и дочери просто богатых людей омывают тело молоком белой кобылы, соками различных трав протирают лицо, прида- вая коже его холеность и свежесть. Но так же прекрасно он знал, что, если красота тебе не дана от бога, руками ее не сотворишь, шкура черной овцы, сколько ее ни мой, такою же черной и останется. Но вот эта белизна Ай-Шешек, да и все совершенство линий ее тела, вся ее кружащая голову, заставляющая томительно сжиматься сердце красота... нет, это уму непостижимо! Словно бы это все не наяву, а во сне. Сказке подобно. И однако же наяву.
Ай-Шешек лежала, вытянувшись стрункой, одна рука ее быза забро- шена за голову, другая откинута в сторону.
У Ораз-Мухамеда закружилась голова. Глаза его жадно вбирали в себя ее тело, чуть задержались на том месте, где грудь, сужаясь, плавно перетекала в тонкую нежную талию, чтобы затем линия тела вновь начала округло расширяться. И в этот момент Ай-Шешек перевернулась на бок, лицом к нему. Стала спросонья шарить перед собой, искать одеяло. Нечаянно задела Ораз-Мухамеда и тут же открыла глаза. А в следующий миг они уже оба ухватились за одеяло. Ай-Шешек тянула его к себе, Ораз-Мухамед не давал ей сделать это.
— Султан, как вам не стыдно! — проговорила она, дотянувшись на- конец до другого, свободного края одеяла и наполовину укрывшись им. В голосе ее не было ни кокетства, ни возмущения. Ответа на свой вопрос ей не требовалось — так уж просто вырвалось, само собой. Но покраснела — не только лицо, а и уши, и шея, и грудь. — Ой, чего я только не натерпелась от этих своих волос. Знаешь, когда я была еще маленькой, мне было так жарко от них — просто ужас. Однажды отец, видя, как мне плохо от них, взял ножницы да и выстриг мне их местами, проредил. После этого, когда отросли, стали гуще, чем были... Еще? — Султан, какой вы испорченный человек,— сказала Ай-Шешек,    

тряхнув косами и забрасывая назад голову. И добавила: — Все для тебя, все твое.
Скрестив объятия, обвившись один вокруг другого, они стали ласкать друг друга, целоваться и вскоре утонули в захлестнувшей их сладостно- томительной волне.
— Что за чудный человек мой хан-дядя, соединивший нас с тобой! — сказал потом, пролежав некоторое время в изнеможении, Ораз-Мухамед.
— Когда ты услышал об его решении, ты не был рад,— сказала Ай-Шешек.— Знаю почему.
— Ревнуешь?
Ай-Шешек, лежавшая с раскрасневшимся лицом, на котором увлаж- ненно сияли ее чуть раскосые большие глаза, прикрыла лицо распустив- шимся кончиком косы.
— С кем-нибудь другой точно так же...
— С кем-нибудь другой так не будет,— сказал Ораз-Мухамед.
— Все равно,— сказала Ай-Шешек.— Не хочу отдавать... Знаю,— проговорила она затем.— У твоего деда, хана-ата, было три законных жены, не говоря уже о шести наложницах.
— А как же иначе,— сказал Ораз-Мухамед.— Если бы не имел трех жен, разве бы родилось девять сыновей, все до одного волки! И хан стар- ший брат Тауеккел, и султан Есим, и султан Шагым, и другие... А бай- бише, старшая жена, бабушка Азь-ханум, разве она в чем-нибудь ущемлена? Все дети, рождавшиеся от других жен, уважали ее как старшую мать больше, чем своих собственных матерей. Не смели ослу- шаться ее. И ты тоже, когда...
— Ненавижу! — сказала Ай-Шешек, резким движением отбрасывая с лица косу.— Ненавижу твою Дильшат! — выговорила она сквозь зубы. Лицо ее сейчас было бледное-бледное.— Мне положение байбише не нужно. Нужен ты... ты один... только ты...
Ораз-Мухамед глядел на нее с удивлением. Не ожидал он от своей молодой жены подобной выходки. Такой она казалась ему покорной...
— Впрочем, это невозможно,— внезапно присмирев, сказала Ай- Шешек. Но, хотя и обуздала себя, в голосе ее звучала надменность.— Пусть она, эта Дильшат, не зазнается — дескать, я правнучка хана Бурындыка, знатного я происхождения... Моих предков аллах тоже непростыми создал. Девять поколений подряд из наших рук не выпуска- лось золоченое знамя. Мой пращур Сартак-ноян был вхож в шатер самого Чингисхана. Мой прадед Айтоле-бек являлся главным эмиром хана Орыса. И немало правителей Белой Орды и Синей Орды рож- дены женщинами моего рода...
— Ну   ладно, ладно,— сказал Ораз-Мухамед, которому от слов Ай-Шешек стало неприятно. Да разве он, в самом деле, может теперь, после нее, хотя бы даже глянуть на какую-то другую.— Никто не соби- рается оставлять тебя. Чего уж ты так...— Нужные слова не шли на язык.— Лучше-ка вот... посиди с бабушкой Азь-ханум, послушай ее рассказы о том о сем. Слишком бойка ты, как я погляжу. Обнимаешь меня — не отцепить. А небось как услышала, что выдадут за меня, так ревела в два ручья...



— Нет,— сказала Ай-Шешек,— обрадовалась. Ужасно обрадова- лась.
— Это почему?
— Меня, оказывается, хотел сосватать за своего сына хан Кучум. Но... смутные времена начались. И отец все тянул с ответом. А потом мы откочевали сюда.
— А чего же тебе было противно за его сына. Хан Кучум заново взял власть на землях Сибири. Ходила бы вся в соболях и куницах, в белках и лисах-чернобурках, в мехах с ног до головы.
— Не ходила бы,— сказала Ай-Шешек обиженно.
— Почему не ходила бы?
— А потому что они своих жен... в отдельной, говорят, комнате запирают. Не знают ни повозок, ни юрт,— сиди себе в неподвижном доме в четырех стенах. Не то что на коня, чтобы проехаться, размяться, не сядешь, а ни с одним мужчиной даже заговорить нельзя. Да что я говорю — заговорить, никого ведь и не увидишь. Завесишь себе лицо паранджой, как ее называют, и будешь сидеть в ней, все равно как в каком-нибудь трауре...
— Да, наверное,— сказал Ораз-Мухамед.— Мы туда выдавали за- муж мою тетю, Асыл-ханум. За младшего брата Кучума, Ахмет-Керея. Не могла выдержать их жизни. Сколько слезных весточек присылала. А наш зять нет чтобы прислушаться к словам, которые ему через гонцов передавали, говорят, только поносил гонцов: «Язычники вы, казахи! Не знаете мусульманских законов!» Потом, когда мы пошли походом в Сибирь и Ахмет-Керей попал к нам в плен, мой дедушка, хан, так сказал: «Свою обиду простить могу, а слез своей дочери не прощу»,— и убил его, а мою тетю Асыл вернул домой.
— Я слышала эту историю,— сказала Ай-Шешек.— Твоя тетя сама и рассказывала. Только какая она грустная...
— Печалится о своем брате султане, моем отце,— сказал Ораз- Мухамед.
— Вовсе нет,— сказала Ай-Шешек.— Не только поэтому,— тут же поправилась она.— Еще молодая... Замуж ей нужно.
— Это решает бабушка Азь-ханум,— сказал Ораз-Мухамед.
Снаружи послышались чьи-то негромкие голоса.
— Давай вставать,— сказала Ай-Шешек. Но вместо того, чтобы высвободиться из его объятий, словно сказала: «Давай не будем вста- вать, так и пролежим весь день», прижалась к нему еще теснее.— Светлым-светло уже. Похоже, и солнце взошло.
— Не то что взошло. Поднялось уже на длину аркана.
— Ой!.. И все это время... И все, значит, стоят, ждут нас.
— Пусть ждут,— равнодушно сказал Ораз-Мухамед.
Ай-Шешек оторвала голову от подушки, вытянула руку, достала откуда-то пестрый ворсистый халат и накинула на плечи. Свесив с постели ноги, соскользнула на пол и, хлопнув в ладоши, вызвала прислу- гу. Спустя мгновение, полусогнувшись в поклоне, в юрте появилась сред- них лет женщина с большим плоским медным тазом в одной руке и     

и бронзовым куманом1 в другой. Подошла и, не разгибая спины, замерла.
— Султан, вы ведь пойдете умываться на реку? — спросила Ай- Шешек.
— Что за наслаждение! — сказал Ораз-Мухамед.— В Сырдарье вода желтая, мутная. А в этой, хотя она и называется Сарысу — Желтая вода, — совсем прозрачная. Но все-таки с Ишимом ей не сравниться,— закончил он, потягиваясь.— Почему не откидывают тундик2?
— Сейчас откинут. Раз вы не выходите, то и тундик...
— Поваляюсь-ка я еще,— сказал Ораз-Мухамед.
— Тогда не смотрите,— сказала Ай-Шешек. И, скользнув наружу, поплотнее прикрыла полог.
Ораз-Мухамед засмеялся.
— Почему смеетесь? — спросила Ай-Шешек смущенным голосом.
— Так просто. Вспомнилась одна история. Должно быть, дело было в пору такой же кочевки. Сидят будто бы две женщины и разговари- вают. Одна, та, что помоложе, спрашивает: «Матушка, сколько раз в году вы моеетесь?» А другая, что постарше, отвечает: «Два раза. Весной, когда переправляемся через Ишим в ту сторону, и осенью, когда обратно».
Ай-Шешек так и зашлась в звонком смехе.
— Подожди,— сказал Ораз-Мухамед.— Самое интересное впереди. Удивленная молодуха тогда говорит: «О-ой, матушка, вы что же, рыба, что ли?» Будто бы так.
Теперь они — он на постели за пологом, она снаружи — хохотали вместе.
— Это, должно быть, были язычники,— не в силах унять смех, с трудом выговорила Ай-Шешек, принимаясь плескаться.— Поклоняют- ся идолам, ходят не моясь до тех пор, пока на них одежда не сгниет,— так говорят. А мы мусульмане.
— Мы — казахи! — сказал Ораз-Мухамед.— Выдали бы вот за сына Кучума, посмотрел бы я — что ты за мусульманка... Скоро мы займем все земли между Ишимом и Иртышом! — сказал он затем.— Жетысу, Жаик, Сырдарью — все. Никто не сможет остановить нас. Нас много! Мы сильны!


— Султан, скажите честно, вы мусульманин или язычник? — спро- сила Ай-Шешек, стоя за спиной Ораз-Мухамеда и попеременно расчесы- вая еще не просохшие до конца две его косички, смазывая их каким-то душистым маслом и начиная затем заплетать.
— Кто есть мусульманин и кто есть язычник?


— Не крутите головой. Вот так, теперь замечательно,— сказала Ай-Шешек. Соединив концы косичек, вплела в них узкую шелковую синюю ленточку и опустила между лопатками.— Язычник, тот поклоня- ется сразу многим богам, мусульманин же признает одного бога — алла- ха, и Магоммед — истинный пророк его.
— Я мусульманин,— сказал Ораз-Мухамед.
— А тогда что это?
— Что — «это»?
— Мой султан, садитесь за дастархан.— Ай-Шешек сделала движе- ние, будто собиралась погладить Ораз-Мухамеда по его круглой, с наголо выбритой плоской макушкой голове, а затем легонько потянула за косички.— Вот это я имею в виду.
— Это косички.
Ай-Шешек, повиснув на Ораз-Мухамеде, надавила ему на плечи и усадила за дастархан, накрытый на ворсистом красноузорчатом ковре.
— Ну? Что налить? Чаю?
— Не понимаю, за что люди так почитают эти зеленые листья, аж за тридевять земель ездят за ними, из самого Китая караваном везут.
— Это и напиток, и еда — все вместе. Излечивает от всех болезней. Бодрит, настроение поднимает. Ханский напиток.
— Казахи жили хорошо и тогда, когда понятия не имели ни о каком чае. Ханский напиток — кумыс.
— Как-то раз мой отец поспорил с ученым муллой из Бухары,— сказала Ай-Шешек, помешивая костяной поварешкой с красиво изогну- той ручкой, зачерпывая и выливая обратно тягучий кумыс, до самого верху наполнявший большую, выдолбленную из ствола березы, с глазком в одном месте, некрашеную чашу. Налив немного в синюю глазурован- ную пиалу, отпила — сняла пробу — и лишь после этого наполнила ее доверху.— Прошу, мой султан!
Ораз-Мухамед, хотя и взял пиалу в руки, пить не стал. Ждал завер- шения рассказа.
— Так вот,— сказала Ай-Шешек, бросив на Ораз-Мухамеда плени- тельный, нежный взгляд.— Среди казахов, оказывается, полным-полно шайтанов с косичками — не суди строго, мой султан, это слова муллы, это он так говорил моему отцу. Полным-полно и среди воинов тех, кто носит косицы, так почему же, сам достигший вершин учености, в совершенстве владеющий арабским и персидским языками, мой отец не направит свой народ на путь истинный? Дома наши полны бесовских узоров — это он, мой султан, говорил о тех рисунках, что украшают наши ковры и все прочее,— бесовских узоров, так он сказал. Наставь на путь истинный свой народ, называемый мусульманами, а на самом деле гяуров, сказал он отцу, иначе... и тут он привел длинное-длинное изречение из Корана.
— И что же ответил бий?
— Отец тоже принялся сыпать цитатами из Священного писания. Потом рассказал притчу из одной тюркской книги. А уж после, поскольку мулла все продолжал спорить, отец перешел на простой казахский язык. И вот что он сказал: угадывать желания и нужды        

народа — долг хана, подлаживаться под народ — долг бека. Вот как он сказал.— Перекрывая ее голос, снаружи раздался скрип оглобель, верб- люжий крик.— Впрягают повозку. Мой султан, если хотите заслужить уважение, никогда не заставляйте чернь столько времени ждать вас.
— Пусть прежде чернь думает о том, чтобы угодить мне. Разве кто-нибудь из моих предков спрашивал у муллы, что хорошо, а что плохо? Бек был слишком терпелив. За то, что хулил освященные тра- дициями предков косички казахов, чтимые нами узоры, этого муллу нужно было отстегать как следует. Да и знал ли этот козлобородый мулла вкус кумыса? — Ораз-Мухамед залпом опрокинул всю пиалу.— Налей еще.
В то самое мгновение, когда Ораз-Мухамед поднес к губам пиалу и стал пить, кок куйме — повозка, на которой было установлено их жили- ще  — громадная юрта, дрогнув, со скрипом стронулась с места.
— Поздно сегодня поехали,— сказала Ай-Шешек.
— Куда тебе торопиться,— сказал Ораз-Мухамед.
Он принялся есть мясо, срезая его с кости острым ножичком с роговой рукояткой, Ай-Шешек принялась за свой чай, и оба они умолкли.
— Султан, погляди наверх, кажется, что мы едем назад,— сказала вдруг Ай-Шешек.
— Это облака бегут назад,— сказал Ораз-Мухамед, не взглянув наверх, в давно уже открытое отверстие в куполе.
— Нет, ну я прошу, посмотри, посмотрите же,— похожи на китай- ский белый шелк!
— На шерсть белого верблюда,— сказал Ораз-Мухамед, тоже наконец взглядывая на небо.— Погода сегодня будет хорошей. Без дождя и не жаркой. Откинь-ка полог.
Ай-Шешек, сидевшая с подогнутыми под себя ногами, легко подня- лась с места и пошла на торь1. Тянувшийся за нею подол длинного синего шелкового платья, источавший тонкий аромат, едва не коснувшись лица Ораз-Мухамеда, прошелестел мимо. Утреннее чувство томитель- ного восторга вновь сжало Ораз-Мухамеду грудь. Он повернулся и погля- дел назад.
Ай-Шешек расстегнула таволговые пуговицы, откинула полог, и через решетчатый остов юрты, сверкая, хлынули в нее солнечные лучи. Ай- Шешек, не торопясь вернуться на место, стояла, держась за решетку, и смотрела куда-то вдаль.
— Что там видно? — спросил Ораз-Мухамед.
— Едем,— сказала Ай-Шешек.— Стронулись с места и самые задние повозки, едва их различишь отсюда — так далеко.
— Что едем, ясно и не выглядывая,— сказал Ораз-Мухамед.— Скот, люди, дичь там всякая... вот я о чем.
— Дичи не видно. Скота тоже нет. Его ведь угнали еще рано утром, когда мы с вами спали. С нами едет только охрана кочевья. Ну и... Эй, эй! Осторожнее, глаз ведь кому-нибудь выбьешь!


— Что там такое? — спросил Ораз-Мухамед.
— Султан Кошек. Взобрался на юрту и стреляет воробьев. А сейчас целится прямо в меня.
— Озорником становится.
— Еще бы! Раз все его, начиная с самой бабушки Азь-ханум, балуют. И ко мне уже привык. Гляди теперь за ним в оба.
— Ну-ка погляди на него посердитей.
— Так он и испугался... Эй, Рыжий тихоня1, вверх, вверх смотри!.. Эх, поздно...
— Что еще случилось?
— В сторону реки пролетела стая уток. Кошек не заметил.
— Тоже мне, нашла охотника,— засмеялся Ораз-Мухамед.— Иди пей свой чай. Весь день будем вдоль реки ехать. Столько еще таких стай пролетит!
Ай-Шешек едва успела взять в руки свою чашку, как вдруг что-то в нее плюхнулось. Чай выплеснулся брызгами во все стороны. Снаружи раздался веселый хохот, звонкий голос радостно выкрикивал какие-то воинственные слова.
— Ох, озорник...
— Позови,— сказал Ораз-Мухамед, внимательно разглядывая уго- дившую в чашку Ай-Шешек стрелу Кошека. Обыкновенный чий2. На острие для тяжести насажен свежий верблюжий катышек.
— Не будешь его ругать?
— Не буду. Надо ему кое-что объяснить. А то еще этот озорник станет стрелять в беков, когда они придут в ставку султана. Пусть посидит возле нас.
Немного погодя в дверь юрты с веселой миной на лице вошел смуглолицый, с отливающими рыжеватиной волосами, небольшого рос- точка мальчик лет семи-восьми. Пухлые щеки, будто он набрал полный рот воды, плоское лицо. Обритая наголо макушка дочерна загорела на солнце, незаплетенные, разлохмаченные короткие косички на висках — выцветшие, будто пожухли. Зеленые кошачьи глаза смеются, потянул воздух приплюснутым носом, словно принюхиваясь к запахам юрты, по- топтался у порога. Затем перепрыгнул через дастархан и плюхнулся на ковер между Ораз-Мухамедом и Ай-Шешек.
— Фу-у! Я думал, раз позвали, есть урюк и изюм...
— Султану негоже ходить босиком,— сказал Ораз-Мухамед, глянув на огрубелые, потрескавшиеся ноги Кошека.
— Жарко. Придет сюда кто-нибудь — обуюсь.
— И что это вообще за вид у тебя? Бязевая рубаха, холщовые штаны...
— Штаны у меня есть,— сказал Кошек.— Двое штанов. Из бухар- ского бархата. И рубахи... много! Но только вчера порвал одну. После    

этого тетя Асыл-ханум и надела вот эту. Говорит, если дело пойдет так дальше, появятся гости в орде — придется мне сидеть голым. Еще она говорит, когда возьмем Туркестан и Сауран, буду менять по две рубахи в день, и все шелковые.
— Давай я сошью тебе несколько рубах из тонкой замши и двое таких же штанов,— сказала Ай-Шешек.
— Ладно,— сказал Ораз-Мухамед.— Не всяк умен, кто наряжен. Ну а это что у тебя такое? — выложил он перед Кошеком чиевую стрелу с насаженным на ее острие верблюжьим катышком.
— Ой, султан-ага,— вмиг весь переполнясь гордостью, сказал Ко- шек.— Это на воробьев! Вмиг укокошит — не успеют пикнуть. Вчера двух сбил.
— По воробьям можно. Но ведь ты и в людей стреляешь.
— А воины все до единого в людей стреляют,— сказал мальчик.
— Во врагов, не просто в людей. Во врагов нужно стрелять. А ты в кого? В меня. Ты — в меня, а я пойду да выстрелю в своего старшего брата хана... нет, в бабушку Азь-ханум. Что же это полу- чится?  
— От чиевой стрелы человеку ничего не будет,— сказал мальчик, потупившись.
— Будет,— сказал Ораз-Мухамед.— Сегодня ты выстрелил в меня стрелой из чия. А завтра, когда станешь джигитом, выстрелишь боевой стрелой. Если, конечно, у тебя с этих вот пор войдет в привычку стрелять налево и направо. Если у тебя не хватит ума понять, что можно, а что нельзя.
— У Рыжего тихони хватит ума,— сказала Ай-Шешек.
— Я стану батыром, как мой отец! — сказал Кошек.
— Чтобы стать батыром, тоже в первую очередь нужен ум,— продолжила Ай-Шешек.
— И потом,— подхватил Ораз-Мухамед,— нужно уметь натягивать тетиву. Я научу тебя, как надо правильно стрелять.
— Я принесу свой лук,— вскочил Кошек.
— И захвати свои асыки, будем играть,— крикнула ему вслед Ай-Шешек. [...]

---

30 апреля 1980 г.— 19 августа 1982 г.
Алма-Ата — Коктебель — Касимов — Алма-Ата

[670]

С О Д Е Р Ж А Н И Е

---

ВЕШНИЕ СНЕГА. К н и г а  п е р в а я. Перевод А. Курчаткина

П р о л о г. СОВЕТ В СОЗАКЕ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 4

Ч а с т ь  п е р в а я.  КАЗАХСКАЯ СТЕПЬ

Глава I. Ай-Шешек-бегим . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  20
Глава II. Чиевая стрела султана Кошека . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 26
Глава III. На привале . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 30
Глава IV. В ставке . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 41
Глава V. На коне . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 48
Глава VI. У очага . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  51
Глава VII. В кибитке кочевника . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 55
Глава VIII. Рассказ батыра Бесобы . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  64
Глава IX. Охота в Сарыарке . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 76
Глава X. Смятение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 84
Глава XI. Обретение истины . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 94
Глава XII. Перед дальней дорогой . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  100

Ч а с т ь  в т о р а я.  СИБИРСКОЕ ЦАРСТВО

Глава I. Земная жизнь от Адама до Ораз-Мухамеда . . . . . . . . . . . . . . . .  107
Глава II. Над обрывом . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 118
Глава III. Жизнь воеводы . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  124
Глава IV. Взгляд с высоты . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 131
Глава V. На базаре . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 137
Глава VI. На соколиной охоте . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  152
Глава VII. Переговоры . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 164
Глава VIII. В крепости . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 170
Глава IX. Трапеза . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  176
Глава X. В застенке . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 183
Глава XI. Дорога . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 192

Ч а с т ь  т р е т ь я.  СТРАНА РУСОВ

Глава I. Высокобашенная Москва . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  201
Глава II. Князь Петр Урусов . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  212
Глава III. Трудная дружба . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 218
Глава IV. Схватка с медведем . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  223
Глава V. Начало похода . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 236
Глава VI. Битва под Нарвой . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 245
Глава VII. На русских просторах . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 258
Глава VIII. Письма . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  264
Глава IX. В подмосковном имении . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 267
Глава X. Казахское посольство . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  276
Глава XI. «Добро пожаловать!» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 284
Глава XII. Последнее дело Андрея Щелкалова . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  291
Глава XIII. В царских палатах . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  296
Глава XIV. «Научи пользоваться огненным оружием!..» . . . . . . . . . . . . . 306
Глава XV. В тупике . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  311
Глава XVI. Гади-бек, посол иранский . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  320
Глава XVII. В поместье Ораз-Мухамеда . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 327
Глава XVIII. Искушенный политик Василий Щелкалов . . . . . . . . . . . . . . 334
Глава XIX. На развилке . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 337
Глава XX. Заложник . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  341
Глава XXI. Дильшат-султаным . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  350
Глава XXII. Крушение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  363
Глава XXIII. На новый круг . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  372
	
671


СМУТНЫЕ ВРЕМЕНА. К н и г а  в т о р а я. Перевод А. Курчаткина

Ч а с т ь  п е р в а я.  ХАН-КЕРМЕН

Глава I. Ораз-Мухамед-хан — повелитель правоверных . . . . . . . . . . . . .  382
Глава II. На древнем минарете . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  391
Глава III. Зиндан — каменный, крепостная стена — бревенчатая . . . . . . . 402
Глава IV. В ауле . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  416
Глава V. Разладица . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  423
Глава VI. На пороге нашествий . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  444
Глава VII. Жены . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  458
Глава VIII. Милосердие . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 475
Глава IX. Богохульник Исмаил . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  486
Глава X. Старый знакомый Борис Доможиров . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  499
Глава XI. Мурза Жаханша . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 505
Глава XII. Горе белого царя . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 517
Глава XIII. Черные времена . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 526
Глава XIV. Воскресший мертвец . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  536

Ч а с т ь  в т о р а я. СМУТА. Перевод Р. Сейсенбаева и К. Серекбаевой

Глава I. «Разворошить змеиное гнездо!..» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  547
Глава II. Мытарства . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  552
Глава III. Оборона в Калуге . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  559
Глава IV. Долг . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  566
Глава V. Передышка . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 573
Глава VI. Махди поневоле . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 578
Глава VII. Табор в Тушине . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 583
Глава VIII. Опасная забава . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  590
Глава IX. Две сабли . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  595
Глава X. Изгнанник . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 604
Глава XI. Вор и блудница . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  610
Глава XII. Раздоры . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 617
Глава XIII. Под Смоленском . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 629
Глава XIV. Опасность . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 634
Глава XV. Тягучее ожидание . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 642
Глава XVI. Игры . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 650
Глава XVII. Гибель . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 658
Глава XVIII. Месть . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 662
Вместо эпилога . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  669

Мухтар Муханович Магауин

ВЕШНИЕ СНЕГА

Редактор Н. И. Голосовская. Художественный редактор А. С. Томилин.
Технический редактор Н. Н. Талько. Корректор А. В. Муравьева.

ИБ № 7041

Сдано в набор 03.03.89. Подписано к печати 25.12.89. Формат 60X90¹/16. Бумага офсетная № 2.
Академическая гарнитура. Офсетная печать. Усл. печ. л. 42. Уч.-изд. л. 52,45. Тираж 100 000 экз.
Заказ № 167. Цена 3 р. 50 к.

Ордена Дружбы народов издательство «Советский писатель», 121069, Москва, ул. Воровского, 11.
Тульская типография Союзполиграфпрома при Государственном комитете СССР по печати, 300600,
г. Тула, проспект Ленина, 109.